Экологический форсаж: как бизнес вытягивает проект «Чистый воздух»
Стартовавшая в эти дни серная программа «Норникеля», которая ведет к радикальному снижению атмосферных выбросов в Норильске (на 45% с дальнейшей пролонгацией), — хороший повод посмотреть в целом, как российский бизнес справляется с задачей экологизации территорий. Этот аспект носит прямое отношение к управлению рисками — регуляторными, финансовыми, репутационными и кадровыми.
В 2018 году правительство объявило о первой части проекта «Чистый воздух», в который вошло 12 индустриальных центров (в 2022 году к ним добавилось 29 новых городов). Программа предусматривала снижение выбросов как минимум на 20% к 2026 году. По сути, мы получили национальную версию ESG-подхода с активным участием государства и типичным для России форсажем при выполнении суперзадач. Однако сводить все к прессингу власти некорректно: у бизнеса были свои стимулы — устойчивость территорий, новое регулирование на глобальном рынке и конкуренция за кадры. Привлекать людей в города с проблемной экологией становится все сложнее, фактор качества среды уже сопоставим с монетарным.
Итак, города выстроились в ряд и начали бороться за норматив. Сложность забега заключалась в том, что исходная база, типы компаний и территорий существенно различались. В моногородах источником экологического воздействия является одна компания: это, с одной стороны, удобно для управления риском (один источник — один центр решения задачи, как в Норильске или Магнитогорске), с другой — нагрузка на бизнес существенно выше, ее невозможно распределить между участниками.
В крупных центрах (Омске, Челябинске, Красноярске) факторов существенно больше: появляется коллективная промзона с предприятиями разного уровня токсичности, добавляется транспортная проблема мегаполиса. Единый центр ответственности отсутствует, модерация становится сложнее. Например, в Омске нефтепереработка снизила эмиссионные воздействия примерно на треть, но угольная теплогенерация в ТГК-11 остается проблемой — перевод ее на газ означает рост тарифов на отопление.
Тем не менее среди эколидеров, как и аутсайдеров, присутствуют города всех типов. В наших экспертных интервью наиболее позитивные отзывы относятся к Липецку, Магнитогорску, Омску, Норильску, Челябинску. Несложно заметить, что за исключением Омска, где драйвером изменений стала «Газпром нефть», все центры имеют металлургический профиль, что, помимо прочего, есть смысл учитывать, когда правительство очередной раз увеличивает налоговую нагрузку на отрасль: за последние два года это делалось пять раз.
Еще один фактор, влияющий на скорость процесса, — технологический. В одних компаниях вопрос решается плановым процессом модернизации и улучшением систем очистки, экологический эффект носит сопутствующий характер. В других приходится менять начинку производств, как это случилось ранее с Московским НПЗ: чтобы вписать завод в экосистему столицы, его пришлось практически перестроить. «Норникель» уже инвестировал 120 млрд рублей в технологическую линию, которая перерабатывает диоксид серы в серную кислоту, а кислоту в гипс. Считать эту инвестицию производственной или социальной — вопрос неординарный. С одной стороны, речь идет о новом производстве, с другой — никакой бизнес-логики в производстве гипса на Таймыре для компании нет: решается исключительно вопрос социальной устойчивости.
При всех сложностях текущий результат — явное коллективное достижение власти и крупного бизнеса. Уже заметно, как под воздействием экологических программ улучшается восприятие территорий в целом, в том числе меняются миграционные потоки. Образ города-комбината замещается образом нормализованного социального пространства. Однако дальнейшая реализация проекта «Чистый воздух» может встретить ряд сложностей.
С точки зрения управления первый период был более комфортен: выполнение нормативов зависело от действий менеджмента крупных компаний — понятного центра ответственности. Однако в новой линейке городов, добавленных в прошлом году, крупный бизнес уже не играет такой роли, придется иметь дело с дисперсной социальной средой (транспорт, ЖКХ).
Вторая сложность — поставки оборудования. В значительной мере этап быстрой модернизации был проведен за счет импорта технологий. Разрыв цепочек поставок сужает дальнейшие возможности. Так, в кейсе «Норникеля» мы видим, что финальный этап серной программы, окончательно нормализующей ситуацию в городе, сдвигается к горизонту 2026 года. Подобная ситуация коснется и других масштабных проектов. Если «Русал» начнет реализовывать свою программу по тотальной реконструкции КРАЗ — важнейший фактор решения проблемы «черного неба» в Красноярске, — он столкнется с аналогичной проблемой.
Третья — методика самих подсчетов, на которую обращают внимание экологи. По их мнению, правительство слишком увлекается количественными ориентирами. При этом более важен класс опасностей: на некоторых предприятиях объем в абсолютных значениях невелик, однако химический состав содержит существенно более высокие риски для человека.
Возможно, мы увидим коррекцию программы, более дифференцированный подход к нормативам и большую сценарность. Многое будет зависеть от способности бизнеса консолидировать свою позицию на основе объединений — РСПП, ESG Альянса, а также консолидировать работу с профильными блоками правительства и внутри бизнес-сообщества по поиску импортозамещающих решений. Важно, что благодаря проектам-бенчмаркам бизнес выглядит сегодня не пассивным исполнителем, а драйвером экологического развития, что повышает его вес в диалоге с регуляторами.
Этот материал опубликован на платформе бизнес-сообщества Forbes Экспертиза
В 2018 году правительство объявило о первой части проекта «Чистый воздух», в который вошло 12 индустриальных центров (в 2022 году к ним добавилось 29 новых городов). Программа предусматривала снижение выбросов как минимум на 20% к 2026 году. По сути, мы получили национальную версию ESG-подхода с активным участием государства и типичным для России форсажем при выполнении суперзадач. Однако сводить все к прессингу власти некорректно: у бизнеса были свои стимулы — устойчивость территорий, новое регулирование на глобальном рынке и конкуренция за кадры. Привлекать людей в города с проблемной экологией становится все сложнее, фактор качества среды уже сопоставим с монетарным.
Итак, города выстроились в ряд и начали бороться за норматив. Сложность забега заключалась в том, что исходная база, типы компаний и территорий существенно различались. В моногородах источником экологического воздействия является одна компания: это, с одной стороны, удобно для управления риском (один источник — один центр решения задачи, как в Норильске или Магнитогорске), с другой — нагрузка на бизнес существенно выше, ее невозможно распределить между участниками.
В крупных центрах (Омске, Челябинске, Красноярске) факторов существенно больше: появляется коллективная промзона с предприятиями разного уровня токсичности, добавляется транспортная проблема мегаполиса. Единый центр ответственности отсутствует, модерация становится сложнее. Например, в Омске нефтепереработка снизила эмиссионные воздействия примерно на треть, но угольная теплогенерация в ТГК-11 остается проблемой — перевод ее на газ означает рост тарифов на отопление.
Тем не менее среди эколидеров, как и аутсайдеров, присутствуют города всех типов. В наших экспертных интервью наиболее позитивные отзывы относятся к Липецку, Магнитогорску, Омску, Норильску, Челябинску. Несложно заметить, что за исключением Омска, где драйвером изменений стала «Газпром нефть», все центры имеют металлургический профиль, что, помимо прочего, есть смысл учитывать, когда правительство очередной раз увеличивает налоговую нагрузку на отрасль: за последние два года это делалось пять раз.
Еще один фактор, влияющий на скорость процесса, — технологический. В одних компаниях вопрос решается плановым процессом модернизации и улучшением систем очистки, экологический эффект носит сопутствующий характер. В других приходится менять начинку производств, как это случилось ранее с Московским НПЗ: чтобы вписать завод в экосистему столицы, его пришлось практически перестроить. «Норникель» уже инвестировал 120 млрд рублей в технологическую линию, которая перерабатывает диоксид серы в серную кислоту, а кислоту в гипс. Считать эту инвестицию производственной или социальной — вопрос неординарный. С одной стороны, речь идет о новом производстве, с другой — никакой бизнес-логики в производстве гипса на Таймыре для компании нет: решается исключительно вопрос социальной устойчивости.
При всех сложностях текущий результат — явное коллективное достижение власти и крупного бизнеса. Уже заметно, как под воздействием экологических программ улучшается восприятие территорий в целом, в том числе меняются миграционные потоки. Образ города-комбината замещается образом нормализованного социального пространства. Однако дальнейшая реализация проекта «Чистый воздух» может встретить ряд сложностей.
С точки зрения управления первый период был более комфортен: выполнение нормативов зависело от действий менеджмента крупных компаний — понятного центра ответственности. Однако в новой линейке городов, добавленных в прошлом году, крупный бизнес уже не играет такой роли, придется иметь дело с дисперсной социальной средой (транспорт, ЖКХ).
Вторая сложность — поставки оборудования. В значительной мере этап быстрой модернизации был проведен за счет импорта технологий. Разрыв цепочек поставок сужает дальнейшие возможности. Так, в кейсе «Норникеля» мы видим, что финальный этап серной программы, окончательно нормализующей ситуацию в городе, сдвигается к горизонту 2026 года. Подобная ситуация коснется и других масштабных проектов. Если «Русал» начнет реализовывать свою программу по тотальной реконструкции КРАЗ — важнейший фактор решения проблемы «черного неба» в Красноярске, — он столкнется с аналогичной проблемой.
Третья — методика самих подсчетов, на которую обращают внимание экологи. По их мнению, правительство слишком увлекается количественными ориентирами. При этом более важен класс опасностей: на некоторых предприятиях объем в абсолютных значениях невелик, однако химический состав содержит существенно более высокие риски для человека.
Возможно, мы увидим коррекцию программы, более дифференцированный подход к нормативам и большую сценарность. Многое будет зависеть от способности бизнеса консолидировать свою позицию на основе объединений — РСПП, ESG Альянса, а также консолидировать работу с профильными блоками правительства и внутри бизнес-сообщества по поиску импортозамещающих решений. Важно, что благодаря проектам-бенчмаркам бизнес выглядит сегодня не пассивным исполнителем, а драйвером экологического развития, что повышает его вес в диалоге с регуляторами.
