В последнее время актуальность ESG-повестки и перспективы наметившегося тренда на декарбонизацию российской экономики, предполагающего дальнейшее развитие низкоуглеродной водородной энергетики, вызывают много вопросов. До того ли сейчас, когда перед промышленностью страны стоят, казалось бы, совершенно иные задачи, которые требуют максимальных мер поддержки, концентрации всех финансовых и производственных ресурсов?  Действительно, видимый ренессанс угольной энергетики при декларируемом ранее отказе многих стран от угля в ближайшей и среднесрочной перспективе (а в долгосрочной — и от газа в пользу безуглеродных источников энергии) ставит под сомнение достижимость заявленных целей по декарбонизации ведущих экономик мира к 2050 году при существенном — на 30–40% — снижении ими выбросов уже к 2035–2040 годам.

Тем не менее ни одна из стран, на долю которых приходится основной объем выбросов углекислого газа, не заявила о пересмотре своих приоритетов. Напротив, активно стимулируя развитие технологий низко- и безуглеродной энергетики, формируя потребительский спрос, и Европа, и страны АТР стараются занять свою нишу на формирующемся рынке, параллельно создавая его. Этому также «помогает» рост стоимости используемых в настоящее время традиционных энергоресурсов: нефти, дизельного топлива, газа, сдвигая влево паритет экономической эффективности водородного и дизельного или газового топлива. По экспертным оценкам, сохранение существующих цен на углеводороды позволит достичь паритета уже в течение пяти лет. Мы должны учитывать этот тренд при развитии российской экономики, активно развивая собственные низкоуглеродные технологии.

Характерно, что российские компании также не отказываются от ESG-стратегий, так как продукция с высоким карбоновым следом в ближайшие 10–20 лет может стать неконкурентоспособной в связи с введением трансграничного углеродного регулирования не только на закрывающихся для отечественной продукции рынках, но и на тех направлениях, куда планируется переориентировать экспорт.

В последние полтора года на уровне правительства РФ и профильных министерств было немало сделано для создания новой отрасли низкоуглеродной водородной энергетики, начата разработка Комплексной программы ее развития. При этом основным драйвером развития отрасли становились проекты экспорта водорода, сгруппированные в пяти географических кластерах. С учетом оценки прогнозов совокупного потребления водорода в мире в 2030 году в объеме 60 млн т экспортный потенциал России оценивался в 9,5 млн т, причем весь экспорт предполагалось осуществлять четырем основным странам-потребителям: Японии, Южной Корее, Китаю и Германии.

В текущих условиях рассчитывать на указанные выше объемы экспорта в ближайшей перспективе не приходится. Кроме того, на ограниченные возможности использования собственных промышленных технологий производства, транспортировки и использования низкоуглеродного водорода (наверное, за исключением развитой еще с советского периода технологии перевозки водорода в специальных криогенных контейнерах) накладываются ограничения по импорту необходимых технологических решений, в первую очередь европейских. Значит ли это, что про амбиции стать одной из ведущих водородных экономик и занять в перспективе до 20% мирового рынка экспорта водорода можно забыть?

Я полагаю, что в этих условиях новым драйвером развития проектов водородной экономики может стать внутренний рынок. Для его создания и развития также целесообразно использовать кластерный подход, но в этом случае кластер — совокупность проектов замкнутого цикла, предполагающих использование и развитие технологий как производства водорода или химических соединений на его основе, так и технологий его транспортировки, хранения, потребления, включая развитие сопутствующей инфраструктуры, а также при необходимости технологий CCUS (Carbon Capture, Utilization and Storage — технология улавливания диоксида водорода).

Примером подобного подхода может быть создание технологической цепочки: производство водорода (электролизер или паровой риформинг) — средства хранения и транспортировки водорода — водородная заправочная станция — разработка и производство карьерных самосвалов на водородных топливных элементах. Такая технологически замкнутая цепочка может быть реализована, например, в проектах крупнейших золотодобывающих компаний, таких как «Полюс», основные производственные активы которых располагаются недалеко от возможных мест производства водорода — гидростанций. Другой вариант кластера — производство из водорода аммиака и использование его как топлива либо одного из компонентов в химическом производстве (удобрения и др.). Водород в подобных технологических кластерах является важным связующим звеном, но его стоимость прямо не зависит от внешних рынков, определяясь лишь внутренней экономикой проектов.

Государство, поддерживая подобные кластеры, обеспечивает финансирование НИОКР для создания необходимых для формирования кластеров технологий, содействует через механизмы поддержки организации промышленного производства, локализации технологий, создает условия для снижения себестоимости производства водорода. Также важной задачей для государства становится стимулирование внутреннего потребления технологий кластера, одним из примеров которого являются прямые дотации потребителям соответствующих технологических решений.

Развитие технологических кластеров также помогает развитию экспорта, причем не только произведенного водорода, но и разработанных технологий. При этом проекты, ориентированные не только на экспорт, но и на внутренний спрос (расположенные на Северо-Западе и Дальнем Востоке), становятся более устойчивыми к изменению рыночной и политической конъюнктуры. Кластерный подход в водородной энергетике позволит ориентированным на экспорт компаниям получить дополнительный инструмент для достижения целей по декарбонизации своей продукции, сократить издержки, развить научно-производственную базу и подготовиться к усилению конкуренции на рынках.