Тема интеллектуального капитализма при том, что по своим примерам может быть знакома широкому кругу людей, тем не менее, не формулируется в своём чистом (концептуальном) виде, не будучи привязанной к каким-либо отраслям или отдельным сферам бизнеса. Несмотря на то, что она не только интуитивно понятна многим, но и профессионально близка, описать её сущность и вывести на обсуждение современные исследователи не спешат. Дело ли в объёмности самого вопроса или в его неизмеримости (кстати, до тех пор, пока во главу угла не ставятся понятия «капитализация», «инвестиционная привлекательность» и «отраслевое лидерство», конкретизирующие суть вопроса), но он существует. И он важен для отдельных фирм, холдинговых структур и корпораций – для всех, кто может испытать на себе зависимость от неких «редких и более развитых/ продвинутых» персоналий.

Феномен интеллектуального капиталиста не относится к резко  возникшим модным явлениям современной деловой среды. Его происхождение можно отнести к тем временам, когда условным капиталистом – владельцем средств производства был нанят управляющий на основании предположения о том, что он обладает такими уникальными знаниями и управленческим мастерством, приобретение которых для капиталиста – хозяйственника (давайте условимся называть его так) было бы экономически неоправданным или вовсе невозможным. Вероятно тогда случились первые трудовые конфликты между собственником средств производства и собственником интеллектуального капитала, благодаря которому материальные богатства преумножались. Как разрешались эти недопонимания (или даже конфликты)? Наверное, с точки зрения теории игр, в этой проблеме участники должны были понимать суть своих доминирующих стратегий и придерживаться их. А, если речь шла о менее конкурентном противостоянии, то проблема, предположительно, решалась через сотрудничество. И действительно, если одна сторона сознательно шла на обострение конфликта, то она не могла не понимать, что вторая сторона, как минимум, рассмотрит действия аналогичной остроты. Это напоминает следование категорическому императиву Канта: «Поступай согласно той максиме, которую ты желал бы видеть всеобщим законом».

Возможно, такая схема отношений пережила бы эпоху модерна, когда в Западной Европе темпы роста ВВП на душу населения буквально рванули до невероятных 1,2% в год с ничтожных 0,14%, державшихся более 300 лет, но, согласно косвенных признаков, этого не произошло. Именно разногласия собственников на средства производства и носителей производственных ноу-хау дали начало образованию таких известных производственных кластеров (так называемых «семейных древ») как, например, производство печатных машин в Германии. Именно благодаря мобильности образованного персонала Германия за 120 лет проделала путь от примитивного (по современным меркам) печатного станка Иоганна Гутенберга, ревностно хранившего технологии, до целой отрасли, где во внутренней конкуренции нескольких крупных компаний рождалось мировое лидерство в отрасли производства печатных машин. Похожим образом родился и район Сассуоло в Италии, знаменитый своими неповторимыми шедеврами керамического производства и целые кластеры робототехники в Японии и в США, последствия интернационализации которых сегодня можно описать термином «безусловное лидерство».

Стоит сразу отметить, что ретроспективное описание поведения собственников знаний 19-20 века происходит в форме исторических факт - чеков, экономические последствия которых даются в терминах языка именно экономической науки. Первым экономистом, систематизировавшим такое поведение стал М. Портер. Однако, линия его исследований и заключений лежала в экономической плоскости международной конкуренции. В то время как подтема «интеллектуального капитализма», выделенная из темы «мобильности персонала», могла быть рассмотрена в плоскости этико – экономической.

Где в данном вопросе место этике и её связи с экономикой?

Собственник физического капитала, понимая, что не существует фундаментальных законов, следуя которым он гарантированно преумножит своё богатство, принимает допущение, что существует более активный, грамотный, креативный управленец с необходимыми связями, отдав компанию в управление которому, он снимет с себя муки творчества и с большей вероятностью достигнет успеха в своей или новой для себя отрасли. Учитывая нарастающий динамизм внешней среды, смещение и даже смешение отраслевых границ, усиление конкуренции, рост глобализации и непрерывное совершенствование технологий, решение закономерное. И капиталист – хозяйственник в этот момент полагает, что так же, как он безраздельно владеет имуществом предприятия сегодня, он будет владеть трансформированным предприятием завтра. Здесь сразу отметим важную деталь: в понимании капиталиста – хозяйственника конфигурации нового предприятия, в первую очередь, включают имущество, деньги и достигнутый уровень рыночной власти. В логике же нанятого интеллектуального капиталиста предприятие – это технологии и нематериальные ресурсы, обеспечивающие лидерство. И точно так же, как капиталист – хозяйственник не всегда готов разделять с кем-то свою собственность, так и интеллектуальный капиталист не всегда готов к тому, чтобы последний каким-либо образом присвоил новую ценность.

Вопрос «стоит ли полагать, что ценность созданная интеллектуальным капиталистом является безраздельной частью новой, трансформированной благодаря его уникальным знаниям фирмы и принадлежит в конечном счёте капиталисту – хозяйственнику» можно считать в широкой степени дискуссионным. Если дать окончательный ответ на него, то можно решить множество не только сложных корпоративных споров, но и споров в области науки (кому принадлежит открытие: учёному или университету?) и патентного права.

На чём сегодня основан баланс, всё еще позволяющий сотрудничать «собственнику» и «интеллектуалу»? Моя версия в том, что их баланс обусловлен не столько самим формальным контрактом между ними как между работником и работодателем, сколько его «подводной» частью, не зафиксированной документально. Херриотт и др. описали это в своей концепции т.н. психологического контракта – восприятии взаимных обязательств, связанных с ожиданиями друг относительно друга, вытекающих из контракта формального. Таким образом, психологический контракт, как взаимные ожидания, существует «впереди» формальных договорённостей, и определяет фактический срок их действия и образ исполнения. Как только одна из сторон нарушает своё неписанное следствие формальной части контракта, другая сторона, в соответствии с интуицией, начинает подбирать для себя соответствующую новым обстоятельствам доминирующую стратегию. Может ли произойти так, что равновесие не будет нарушено? Вероятно, все зависит от масштабов вклада интеллектуального капиталиста. Точнее, от осознания объективного вклада. Но как быть, если его вклад решающий? Или даже спасительный для организации? Возможно ли вообще оценить этот вклад и как его можно представить в понятном и привычном виде?

Первым оцифровать человеческий капитал и, создаваемую им добавленную стоимость, предпринял Эндрю Мэйо. Его сложные вычисления были  представлены в виде упрощенного баланса о человеческом капитале Майклом Армстронгом. Однако этот инструмент вместо упрощения поднимает вопрос ещё на более высокий уровень: если то, что относится к картине мира «хозяйственника» вдруг оказывается «пассивом» в этом балансе, то можно ли говорить о критической зависимости? В то же время, выходит, что «интеллектуал» более свободен в своих действиях, так как он отвечает только за командную работу с креативным ядром?

 Как действовать «хозяйственнику», когда «интеллектуал» заявляет о том, что он является фактическим фаундером новой организации, в то время как его оппонент – техническим инвестором?

Чёткого ответа сегодня нет. Отдельными исследователями пока обозначены лишь области такого напряжения. К тем, что можно применить к рассматриваемой теме, отнесём:

• Доступ к скрытым знаниям. Проблема описывается, но единого подхода к своему решению не имеет.


• Обеспечение доверия и приверженности. Исследовавшие этот вопрос, Джеймс Марч и Герберт Саймон (1958) в конце – концов формулируют само определение приверженности. Но приверженности чему? Работе? Заданию? Команде? Работодателю? Профессии? Возникает слишком много вводных, чтобы ответить однозначно. В итоге, когда в организационной культуре стала заметно снижаться роль традиционной занятости (конец 80-х), исследователям стало сложнее определять, что такое «неразрывная связь с организацией», о которой говорили Марч и Саймон в своём определении приверженности?


• Проблемы управления инновациями. Как согласовать расхождение ролей и интересов при управлении деятельностью организации? Как согласовать видение инновационной политики у «интеллектуала» и «собственника»? Понимает ли «собственник» всю сложность процесса инновации, и видит ли он разницу между такими понятиями, как «творчество», «изобретение», «проектирование» и «инновация»? Наконец, способен ли он оценить истинный вклад «интеллектуала»?

Таким образом, нам даны лишь области. И возникающие вопросы. Возможен ли механистический подход к решению полилеммы интеллектуального капиталиста? Можно ли разработать такой подход к работе с ним, который был бы универсален и для отраслей производства, и сервиса, и отраслей экономики знаний? Вряд ли, хотя попытки предпринимаются. Способны ли опционы решить вопрос? Отчасти да. Патентные отчисления? Наверное. Но не будут ли они как формальные и ставшие типичными решения временными и не отражающими вклад? Могут ли они устареть, и как эти решения актуализировать? Могут ли уподобиться «интеллектуалы» хоккейным звёздам, кочующим из клуба в клуб (подобное поведение стало уже характерным для автомобильных дизайнеров)? Вероятно, проще было бы принять допущение, что наш феномен – часть турбулентной среды, но тогда выходит, что его важность со временем будет только возрастать?

Могли ли такое себе представить первые собственники средств производства, принявшие решение о найме профессионального управленца?